Успешный проект по имени «Хармс»
Михаил Кузьмин
(А.Ф.: публикация 2013-го года)
Даниил Ювачев стал называть себя Хармсом с 1924 года. И если
придерживаться точной хронологии, то до векового Хармса еще далеко.
Что же тогда мы отмечали в декабре 2005 года? Сто лет со дня рождения
его предтечи — Даниила Ивановича Ювачева.
Не пора ли этих двух непохожих людей развести по разные стороны бытия?
Ювачеву оставить реальность, социум, а Хармсу — мир творчества, мир игры.
И сделать это надо раз и навсегда — во избежание дальнейшей путаницы.
Как говорится, Ювачеву — ювачево, а Хармсу — хармсово. И через 15 лет,
когда Даниилу Хамсу действительно исполнится сто лет, мы отпразднуем его
юбилей на всю карнавальную катушку. И памятник ему поставим настоящий,
всеевропейский. Это точно. А пока, не торопясь, не спеша, поразмышляем
над феноменом Хармса.
Даниил Ювачев – не слишком удачное сочетание имени и фамилии.
Даниил Хармс – этот вариант выглядит и звучит гораздо лучше.
Праздничнее, карнавальнее, гастрольнее, завлекательнее. Какой-нибудь
всемирно известный маг или гипнотизер вполне мог бы носить фамилию
Хармс. На Ювачева в цирк или в театр народ не пойдет, а на Хармса –
иностранная знаменитость – публика валом повалит. Весь вечер на
арене Хармс! – такая рекламная растяжка на Невском привлечет внимание
многих. Так что аншлаг обеспечен.
С фамилией Ювачев невозможно стать выдающимся поэтом и писателем.
В лучшем случае, очеркистом или историком литературы. А ХАРМС – гарантия
успеха. Уже готовый бренд. Квинтэссенция известности.
Итак, всего пять букв: Хармс. Некоторые исследователи делают
акцент на двойственности этого псевдонима. Он происходит от
английского слова «harm» (вред, убыток, урон, ущерб) и от французского
«charme» (очарование, обаяние, прелесть, привлекательность; чары, волшебство).
Литературовед Александр Кобринский, например, считает, что противоречивость
имени отразилась на отношении Хармса к жизни и творчеству: «он умел
травестировать самые серьезные вещи и находить весьма невеселые моменты в
самом, казалось бы, смешном. Точно такая же амбивалентность была характерна
и для личности самого Хармса: его ориентация на игру, на веселый розыгрыш
сочетались с подчас болезненной мнительностью, с уверенностью в том, что он
приносит несчастье тем, кого любит».
Мы полагаем, что семантика фамилии, конечно же, влияет на жизненные ориентиры
ее носителя, но не впрямую, опосредованно. Через седьмую воду на киселе. Для
жизненного успеха гораздо важнее звуковые и физические данные имени. И в этом
смысле «Хармс» безупречен. Так же как и Пушкин. Никакой половинчатости, вялости,
расхлябанности, лени. «Хармс» – как удар хлыстом укротителя тигров. В этом имени
есть еще и мощный «позвоночник» из трех букв «АРМ», отсылающий нас к АРМатуре,
АРМии, АРМаде и так далее. То есть мы хотим сказать, что Хармса с намеченного пути
так просто не сдвинуть, не сбить. Он – крепкий орешек.
Когда в 1924 году Даниил Иванович Ювачев примерил на себя Хармса, то вряд ли он
подозревал, что затевает большой художественный проект, который завершится всемирным
успехом, допустим, к 2005 году. Первоначальный замысел Даниила Ивановича был гораздо
скромнее: просто удивлять, радовать. И тем самым, преодолевать скуку. По мнению Лидии
Гинзбург (1902-1990), «в экстравагантном и загадочном спектакле для себя и окружающих,
в театрализации своей жизни Хармс отводил большое место необыкновенному, чудесному,
таинственно-всесильному». Отсюда, видимо, и тяга Даниила Ивановича к показыванию
фокусов.
Есть основания полагать, что у Хармса была своя тщательно разработанная методика. Он
показывал фокус не как частный случай, не как шутку, которая может вызвать удивление
или смех. Через исчезновение и появление вещей Даниил Иванович пытался внушить
окружающим, прежде всего, своим друзьям, какую-то иную картину мира. Важно то, что
демонстрацию фокуса Хармс начинал всегда без объявления, без анонса. И, по большому
счету, арена в цирке ему не была нужна. Достаточно того, что в комнате сидят люди, идет
разговор. Заходит речь о каком-то предмете. Хармс предлагает его посмотреть. Собеседник
протягивает руку, чтобы взять вещицу, а она прямо на глазах бесследно исчезает. Просто
тайна, покрытая мраком.
Свой любимый фокус с шариками Хармс превратил в сложный перформанс, то есть во время
показа были задействованы не только ловкие руки, но и другие части тела. Вот как это выглядело.
На ладони Даниила Ивановича появлялся шарик. Потом пропадал. После взмаха руки шарик возникал
между пальцами. Хармс дул на шарик. Тот раздваивался, затем еще взмах руки, и между пальцами
уже три шарика. Фокусник показывает зрителям левую руку, которая пуста. Накрывает ею шарики.
Несколько пасов, и на ладони, лежит большое куриное яйцо. Все удивлены. Куда делись шарики,
и откуда возникло яйцо?
На этом фокус не заканчивается. Даниил Иванович подносит яйцо ближе к зрителем, чтобы они
удостоверились в его «документальности». Затем Хармс разбивает яйцо, очищает от скорлупы.
Происходит десакрализация, снижение «пафоса фокуса». Даниил Иванович достает из кармана
солонку, проделывает с ней соответствующие движения, вновь прячет. А затем, медленно жуя,
съедает яйцо. Действительно, если фокусник и должен обедать, то вот так – на глазах у зрителей.
В принципе, поеданием яйца и можно было бы закончить показ. Но не таков Хармс, он, конечно,
фокусник, но не гастролер из провинциального городка, волею судеб попавший в столичный город.
И не публику ему хочется мистифицировать а, прежде всего, самого себя.
Съев яйцо, Хармс смотрит на левую руку и делает вращательное движение большим пальцем.
Внимание зрителей концентрируется на нем. И в этот момент Даниил хватает правой рукой большой
левый палец и отрывает его. Публике Хармс демонстрирует четыре оставшихся пальца. А оторванный
палец он отправляет в рот и так же тщательно жует, как несколькими минутами тому назад, уплетал
яйцо. Зрители поражены и запутаны. Теряются в догадках. Хармс делает вид, что ему что-то мешает
жевать. Он открывает рот и вынимает из зева блестящий шарик. Тот самый, с которого все началось.
Серия метаморфоз завершена.
В принципе ту же ловкость рук (и никакого мошенничества) демонстрирует поэт Даниил Хармс и на
территории текста. Метод, в принципе, тот же самый. Словесный фокус возникает на пустом месте,
как бы из ничего. Говоря точнее, из подбрасывания слов-шариков в воздух:
Человек устроен из трех частей,
из трех частей,
из трех частей,
хэу ля ля
дрюм дрюм ту ту
из трех частей человек.
Борода и глаз и пятнадцать рук,
и пятнадцать рук,
и пятнадцать рук,
хэу ля ля
дрюм дрюм ту ту
пятнадцать рук и ребро.
А впрочем не рук пятнадцать штук,
пятнадцать штук,
пятнадцать штук,
хэу ля ля
дрюм дрюм ту ту
пятнадцать штук, да не рук.
1930?
Если переложить этот текст на музыку, то он может стать гимном фокусников
и иллюзионистов. Обратим внимание на то, как это стихотворение заканчивается.
Неожиданным переходом фокуса в новое качество: в загадку. Кто отгадает, что
это такое: пятнадцать штук, да не рук?
Это, скорее всего, пуговицы. 5 на рубашке, 3 на жилетке, 4 на пиджаке и 3 пуговицы
на пальто.
Самое интересное, что и в серьезных текстах Даниила Хармса философской
направленности тоже можно уловить логику фокуса, тень иллюзионизма.
Например, в «Трактате более или менее по конспекту Эмерсона» читаем:
«Несовершенные подарки это такие подарки: например: мы дарим имениннику
крышку от чернильницы. А где же сама чернильница? Или дарим чернильницу
с крышкой. А где же стол, на котором должна стоять чернильница? Если стол
уже есть у именинника, то чернильница будет подарком совершенным.
Тогда если у именинника есть чернильница, то ему можно подарить одну
крышку, и это будет совершенный подарок.
Всегда совершенными подарками будут украшения голого тела, как-то: кольца,
браслеты, ожерелья и т. д. (считая, конечно, что именинник не калека), или такие
подарки, как, например, палочка, к одному концу которой приделан деревянный
шарик, а к другому концу деревянный кубик. Такую палочку можно держать в руке
или, если ее положить, то совершенно безразлично, куда. Такая палочка больше
ни к чему не пригодна».
В этом трактате истоки многих концептуальных идей, которые будут развиты в
70-90-х годах. Например, проект «Пятьдесят капелек крови в абсорбирующей
среде» Дмитрия Александровича Пригова – это ведь тоже поиски совершенных
и никому не нужных вещей.
Сила Хармса в том, что он последователен. Придумав самого себя и взяв курс на
постижение мира через фокус, абсурд, парадокс, он уже никогда не сворачивает
в сторону. Конечно, в записных книжках Даниила Ивановича можно найти не мало
горьких строк и на этом основании сделать вывод, что Хармс был мнителен, закомплексован,
депрессивен. Мы бы не стали какие-то слабости, свойственные Ювачеву Даниилу, как
человеку реальному, приписывать безукоризненному мифу-проекту по имени «Хармс».
Такую ошибку, на наш взгляд, допускает Иван Чечот, когда пишет в статье «Уроки
внеклассного чтения»: «Хармса я бы назвал героическим инфантилом, в том смысле,
что он героически, терпя лишения, ценой выключения себя из широкого общественного
целого, практикуя эскапизм, героически в сильных формах отстаивал право на инфантильное
существование. Взросление предполагает включение в систему конкретных социальных
обязательств или сознательную борьбу с такой системой».
Легко ошибиться, рассматривая в подзорную трубу 30-е годы, как это делает Иван Чечот,
находясь в 90-х годах ХХ века. Что значит взрослое существование при тоталитарном режиме?
Ходить стройными рядами и петь вместе со всеми «Нас утро встречает прохладой»? Или,
наоборот, готовить в одиночку покушение на самого влиятельного человека того времени?
Но Иван Чечот прав, когда пишет, что «всю жизнь Д. Х. занимался одним единственным.
Я не назвал бы это литературой. Это в прямом смысле слова спасение души. Он (Хармс – ред.)
заботился о себе в душевном, во вкусовом, стилевом и моральном смысле, следил за каждым
своим шагом с точки зрения пресловутой чистоты порядка. Стиль и был его мораль».
Мы бы сместили акценты: «Ювачев-Хармс следил за каждым шагом своего проекта «Хармс».
И это как раз тот случай, когда творение оказалось важнее самого творца. Рукописи Хармса
были сохранены Яковом Друскиным. История про чемодан, который он вывез из блокадного
Питера, общеизвестна. Повторять ее не будем. В соответствующей литературе подробно
рассказано о публикациях текстов Даниила Хармса. Здесь, в России, и там, за границей.
Оказался востребованным и образ самого поэта. Молодого Даниила Хармса можно, например,
узнать в Бананане, герое фильма «Асса» Сергея Соловьева. Совпадение почти полное.
Хармс строил свою жизнь, как индивидуальный проект, независимый от социума. Бананан
это тоже пытается делать. У него, как и у Хармса, есть тяга к совершенным, но ненужным вещам.
В фильме «Асса» фигурирует некая «коммуникативная труба» (communicative tube), которую
Бананан (Сергей Бугаев) дарит главной героине (Татьяне Друбич). Есть в «Ассе» и вставной
анимационный фильм, который в силу своей зашифрованности, воспринимается зрителями
как послание в будущее. Этот мультик Бананан видит (придумывает) во сне.
Хармс, как тщательно выстроенный художественный проект, как парадоксальный симбиоз
«творения и творца», привлекает тем, что в нечеловеческих условиях существования он
помогает создавать параллельную жизнь, которая гораздо интереснее и лучше настоящей.
И даже если к Хармсу мы прикасаемся опосредованно. Через чтение, через рассматривание
иллюстраций, то все равно это отрыв от реальности. Неважно какой, сталинской, брежневской,
ельциновской, бушевской…
Отголоски проекта «Хармс» можно найти и в известном фильме «Жизнь прекрасна» итальянского
режиссера Роберто Бениньи. В нем главный герой вместе с сыном попадает в концлагерь.
Ситуация безвыходная, но только не для Роберто Бениньи, играющего главную роль. Чтобы
спасти сына, помочь ему выжить в аду, отец придумывает игру в духе Хармса. И побеждает.
Список литературы:
Александр Введенский. Полное собрание сочинений: в 2-х томах. – М.: Гилея, 1993.
Ванна Архимеда. Константин Вагинов, Николай Заболоцкий, Даниил Хармс, Николай Олейников, Александр Введенский, Игорь Бахтерев. Составление, предисловие и примечания А. А. Александрова. – Ленинград: Художественная литература, 1991.
Глагол. Литературно-художественный журнал. №4, 1991. Даниил Хармс. Горло бредит бритвою. Случаи, рассказы, дневниковые записи.
Дмитрий Александрович Пригов. Пятьдесят капелек крови в абсорбирующей среде. Билингва. Перевод на английский Кристофера Маттисона – Бруклин: «Гадкий утенок» 2004.
Жан-Филипп Жаккар. Даниил Хармс и конец русского авангарда. /Пер. с французского Ф. А. Перовской. – СПб: Академический проект, 1995.
Лидия Гинсбург. Человек за письменным столом: Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Ленинград: Советский писатель, 1989.
Михаил Ямпольский. Беспамятство как исток (Читая Хармса). – М: Новое литературное обозрение, 1998.
Поэты группы «ОБЭРИУ» /Вступ. Статья Михаила Мейлаха. – Составление, подготовка текста, справки и примечания: М.Б. Мейлаха, Т. Л. Никольской, А. Н. Олейникова, В. И. Эрля. – СПб: Советский писатель, 1994.
«… Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях. Составитель В. Н. Сажин. В 2-х томах. – М.: Ладомир, 2000.
Светозар Шишман. Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях. – Ленинград, 1991.
Столетие Даниила Хармса. Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Даниила Хармса. Научный редактор Александр Кобринский. СПб, 2005
Хармсиздат представляет. Сборник материалов. С-Петербург, 1995.
